Lavoisier, Traite elementaire de chimie, t. 1, p. V-XXXIII, Discours prelimitlaire, Paris, 1789,

перевод Т. В. Волковой под редакцией и с примечаниями проф. С. А. Погодина.

 Оцифровано: журнал УСПЕХИ ХИМИИ 1943 г, Том 12, вып. 5, стр. 359-367.

Предпринимая настоящий труд, я не имел иной цели, как развить подробнее доклад, сделанный мной на публичном заседании Академии наук в апреле 1787 г. „О необходимости преобразовать и усовершенствовать химическую номенклатуру». Занимаясь этой работой, я еще лучше, чем ранее, почувствовал очевидность положений, принятых аббатом Кондильяком ² в его „Логике» и некоторых других его трудах. В них он устанавливает, что мы мыслим лишь с помощью слов; что языки являются настоящими аналитическими методами; что алгебра, будучи из всех способов выражать мысль наиболее простым, наиболее точным и лучше всего приспособленными своему объекту, есть одновременно и язык, и аналитический метод; Наконец, что искусство рассуждать сводится к хорошо построенному языку. И действительно, между тем как я полагал, что занимаюсь только номенклатурой и моей единственной целью было усовершенствование химического языка, мой труд, помимо моей воли, незаметно для меня превратился в моих руках в начальный учебник химии. Невозможность отделить номенклатуру от науки и науку от номенклатуры объясняется тем, что каждая физическая наука необходимо состоит: из ряда фактов, образующих науку, представлений, их вызывающих и слов, их выражающих. Слово должно рождать представление, представление должно изображать факт, это три оттиска одной и той же печати. И так как слова сохраняют и передают представления, то из этого следует, что нельзя ни усовершенствовать язык без усовершенствования науки, ни науку без усовершенствования языка и что как бы ни были достоверны факты, как бы ни были правильны представления, вызванные последними, они будут выражать лишь ошибочные впечатления, если у нас не будет точных выражений для их передачи. Первая часть этого учебника дает тем, кто пожелает над ним подумать, многие доказательства справедливости этих истин; но так как мне пришлось следовать в нем порядку, существенно отличающемуся от принятого до настоящего времени во всех трудах по химии, я должен разъяснить обстоятельства, побудившие меня к этому. Совершенно очевидно положение, общность которого хорошо признана как в математике, так и в других науках, что мы можем приобретать знания, только идя от известного к неизвестному. В раннем детстве наши представления вытекают из потребностей; ощущение наших потребностей вызывает представление о предметах, могущих их удовлетворить, и незаметно, путем ряда ощущений, наблюдений и анализов образуется последовательность тесно связанных друг с другом понятий, в которой внимательный наблюдатель может найти связующую нить и которые составляют совокупность наших знаний. Начиная впервые изучать какую-либо науку, мы находимся по отношению к ней в положении, очень близком к положению ребенка, и дорога, по которой нам приходится следовать, совершенно та же, по которой следует природа, создавая его представления. Как у ребенка представление является следствием ощущения, как ощущение рождает представление, так и у того, кто начинает заниматься изучением физических наук, понятия должны быть лишь выводами, прямыми следствиями опыта или наблюдения. Да будет мне позволено добавить, что вступающий на поприще наук находится даже в менее выгодном положении, чем ребенок, который приобретает свои первые представления; если ребенок ошибся в полезности или вредности окружающих его предметов, то природа дает ему множество средств для исправления своей ошибки. Каждое мгновение, вынесенное им суждение, оказывается выправленным опытом. Лишения или боль следуют за ложным умозаключением, радость или удовольствие — за правильным. При таких учителях человек быстро делается последовательным и скоро приучается правильно рассуждать, так как нельзя рассуждать иначе, под страхом лишения или страдания. Не так обстоит дело при изучении и в практике наук; ошибочные суждения, делаемые нами, не затрагивают ни нашего существования, ни нашего благополучия; никакой физический интерес не принуждает нас исправлять их; наоборот, воображение постоянно увлекает нас за пределы истины; самолюбие и вызываемая им самоуверенность побуждают нас делать выводы, не вытекающие непосредственно из фактов. Таким образом, мы как бы заинтересованы в том, чтобы себя обманывать. Поэтому не удивительно, что в физических науках часто предполагают, вместо того чтобы делать заключения; что предположения, передаваемые из поколения в поколение, приобретают все большее значение благодаря авторитету тех, кто к ним присоединился, и что, в конце концов, их принимают и считают основными истинами даже очень здравые умы. Единственное средство избежать этих заблуждений состоит в том, чтобы устранить или, по крайней мере, упростить насколько возможно рассуждение, которое субъективно и которое одно может нас ввести в ошибку; подвергать его постоянной проверке опытом; придерживаться только фактов, которые, будучи даны природой, не могут нас обмануть; искать истину только в естественной связи опытов и наблюдений, подобно тому как математики приходят к решению задачи путем простого сопоставления данных, сводя рассуждения к настолько простым действиям и кратким суждениям, что они никогда не теряют очевидности, служащей им путеводителем. Будучи убежденным, в этих истинах, я поставил себе законом всегда следовать от известного к неизвестному, не делать никаких выводов, которые не вытекали бы непосредственно из опытов и наблюдений, и сопоставлять химические факты и истины в таком порядке, который наиболее облегчает их понимание начинающим. Следуя этому плану, я не мог не уклониться от  общепринятых путей. И действительно, все курсы и учебники химии имеют тот общий недостаток, что с первых же шагов предполагается обладание теми сведениями, которые учащийся или читатель должны приобрести лишь на последующих уроках. Почти во всех этих курсах начинают с рассуждений о началах тел, с объяснения таблицы сродства, не замечая, что с первого же дня приходится делать обзор главнейших химических явлений, пользоваться выражениями, значение которых не было точно определено, и предполагать, что знание уже приобретено теми, которым лишь собираются его преподавать. Поэтому общеизвестно, что в первоначальном курсе химии научаются лишь очень немногому, что едва хватает целого года, чтобы приучить ухо к языку, глаз к приборам, и что немыслимо подготовить химика меньше чем в 3 или 4 года. Эти неудобства зависят не столько от существа дела, сколько от системы преподавания, и это побудило меня дать химии такое направление, которое, как мне кажется, более соответствует природе. Я не скрывал от себя, что, желая избежать одних затруднений, я встретился с другими и что мне не удалось все их преодолеть; но думаю, что оставшиеся связаны не с принятым мной порядком изложения, но скорее вытекают из того несовершенного состояния, в котором еще находится химия. В этой науке еще имеется много пробелов, нарушающих непрерывность цепи фактов и требующих затруднительных и нелегких согласований. Она не имеет преимущества, как элементарная геометрия, быть совершенной наукой, все части которой тесно связаны между собой, но в то же время ее современное развитие так стремительно, факты так удачно располагаются в современной теории, что мы можем надеяться даже в наши дни увидеть значительное ее приближение к той степени совершенства, какой она способна достичь. Этот строгий закон, от которого я не должен был уклоняться,— не делать никаких заключений сверх того, что дает опыт, и никогда не восполнять спешными заключениями молчания фактов, — не позволил мне включить в настоящий труд ту часть химии, которая, наиболее способна стать со временем точной наукой, а именно ту, которая трактует о химическом сродстве или избирательных притяжениях. Жоффруа³, Геллерт⁴, Бергман⁵, Шееле⁶, Морво⁷, Кирван⁸ и многие другие собрали уже множество частных фактов, ожидающих соответствующего им места; но главнейших данных не хватает и даже те, которые имеются, пока еще ни достаточно точны, ни достаточно достоверны, чтобы стать фундаментом для столь важной части химии. Учение о сродстве находится в таком же отношении к обычной химии, в каком трансцендентная геометрия к геометрии элементарной, и я не счел нужным усложнять столь большими трудностями простые и легкие основы, которые, надеюсь, будут доступны весьма большому числу читателей. Возможно, что известная доля самолюбия, в которой я сам не мог отдать себе отчета, повлияла на меня в этом смысле. Г. де Морво в настоящее время печатает в «Методической энциклопедии» статью „Сродство» ⁹ и у меня достаточно оснований опасаться соперничать с ним. Отсутствие в начальном курсе химии главы о составных и элементарных частях тел неминуемо вызовет удивление, но я позволю себе здесь заметить, что стремление считать все тела природы состоящими лишь из трех или четырех элементов происходит от предрассудка, перешедшего к нам от греческих философов¹⁰. Предположение о четырех элементах, которые в разнообразных отношениях составляют все известные нам тела, — чистая гипотеза, созданная воображением задолго до того, как   появились первые  понятия экспериментальной физики и химии. Еще не было фактов, а уже создавались системы; теперь же, когда факты собраны, кажется, будто мы стараемся их отвергнуть, когда они не согласуются с нашими предвзятыми мнениями, — настолько еще дает себя знать авторитет отцов человеческой философии, который, несомненно, будет тяготеть и над грядущими поколениями. Весьма примечательно, что среди проповедующих теорию четырех элементов нет ни одного химика, который в силу вещей не должен был признать большее число их. Первые химики, писавшие начиная с эпохи Возрождения, рассматривали серу и соль как простые вещества, входящие в состав большого числа тел, и признавали, таким образом, существование шести элементов вместо четырех. Бехер¹² допускал три земли, от сочетания которых в различных отношениях, по его мнению, происходит различие, существующее между металлами. Шталь¹³ изменил эту систему; все химики, следовавшие за ним, позволяли себе вносить в нее изменения и даже выдумывать новые системы. Но все они, подчиняясь духу своего времени, довольствовались утверждениями без доказательств или же часто считали таковыми мало обоснованные предположения. Все, что можно сказать о числе и природе элементов, по моему мнению, сводится к чисто метафизическим спорам; это неопределенные задачи, допускающие бесчисленное множество решений, из которых, по всей вероятности, ни одно в частности не согласуется с природой. Итак, я скажу лишь, что если названием элементов обозначать простые и неделимые молекулы, составляющие тела, то вероятно, мы их не знаем; если же, напротив, мы свяжем с названием элементов или начал тел представление о последнем пределе, достигаемом анализом, то все вещества, которые мы еще не смогли никаким способом разложить, являются для нас элементами; но не потому, что мы могли бы утверждать, что эти тела, рассматриваемые нами как простые, не состоят из двух или даже большего числа начал, но так как эти начала никак друг от друга не отделяются или, вернее, потому, что мы не имеем никаких средств их разделить, эти тела ведут себя, с нашей точки зрения, как простые, и мы не должны считать их сложными до тех пор, пока опыт или наблюдения не докажут нам этого. Эти соображения о ходе представлений, естественно, относятся и к выбору слов, которые должны их выражать. Руководствуясь работой, сделанной совместно Морво⁷, Бертолле¹⁴, Фуркруа¹⁵ и мною в 1787 г. по химической номенклатуре, я обозначил, насколько было возможно, простыми словами простые вещества, и им-то прежде всего пришлось дать названия. Можно напомнить, что мы старались, по возможности, сохранить для всех этих веществ общепринятые названия; мы позволили себе изменить их лишь в двух случаях: во-первых, в отношении новооткрытых веществ, еще не получивших названий или получивших недавно названия, еще не признанные всеми; во-вторых, когда принятые названия, либо старинные, либо современные, по нашему мнению, могли вызвать явно неправильные представления, когда они давали возможность смешать вещество, ими обозначаемое, с другими веществами, обладающими другими или противоположными свойствами. В этих случаях мы, не задумываясь, давали им новые названия, заимствуя их главным образом из греческого языка. Мы давали названия так, чтобы они выражали наиболее общее, наиболее характерное свойство вещества; мы нашли в этом способ помочь памяти начинающих, которые с трудом запоминают новое слово, когда оно совершенно лишено смысла, и приучить их с самого начала не пользоваться словами, с которыми не было бы связано определенное представление. Что касается тел, образованных путем соединения нескольких простых веществ, то мы их обозначили названиями, сложными, как и сами вещества. Но так как число бинарных соединений уже весьма значительно, то мы впали бы в беспорядок и путаницу, если бы» не прибегли к установлению классов. Название классов и родов в естественной классификации понятий выражает свойство, общее большому числу индивидов. Название же вида, напротив, указывает, на частные свойства, присущие исключительно данной группе индивидов. Эти различия созданы не одной только метафизикой, как можно было бы думать, они созданы самой природой. Ребенок, говорит Кондильяк16, называет словом „дерево» первое дерево, которое мы ему показываем. Второе дерево, которое он видит потом, вызывает у него то же представление, и он дает ему то же название, равно как и третьему и четвертому. Итак, слово „дерево», данное сперва одному индивиду, становится для него названием класса или рода, абстрактным понятием, которое охватывает все деревья вообще. Но когда мы' обратим его внимание на то, что не все деревья служат для одной и той же цели, что не все они приносят одинаковые плоды, он скоро научится их различать особыми частными названиями. Эта логика одинакова для всех наук; естественно, она приложима и к  химии. Кислоты, например, состоят из двух веществ, из числа тех, которые мы считаем простыми: одного, которое определяет кислотность и которое обще им всем, — от этого вещества должно быть произведено название класса или рода; другого, которое свойственно каждой кислоте в отдельности, которое отличает одну от другой,— от него и должно происходить видовое название. Но в большинстве кислот оба составляющих начала, окисляющее и окисленное, могут находиться в различных отношениях, которые все отвечают точкам равновесия или насыщения, как это наблюдается в серной и сернистой кислотах; мы выразили эти оба состояния одной и той же кислоты, соответственно изменяя  окончания видового названия. Металлы, подвергнутые одновременному действию воздуха и огня, теряют свой металлический блеск, увеличиваются в весе и принимают землистый вид; в этом состоянии они, как и кислоты, содержат одно начало, общее всем, и другое — частное, свойственное каждому. Мы должны были поместить их все в один класс под родовым названием, произведенным от их общего начала. Таким названием мы избрали слово окись (oxyde), затем мы разграничили их друг от друга, придав каждой название металла, от которого она произошла. Горючие вещества, которые в кислотах и металлических окислах являются видовыми и частными началами, могут быть в свою очередь началами, общими для многих веществ. Сернистые соединения были долго единственными известными из этой категории; в настоящее время из опытов Вандермонда, Монжа¹³ и Бертолле и известно, что уголь соединяется с железом и, быть может, со многими другими металлами, что от этого, в зависимости от количества, получается сталь, графит и т. п. Известно также из опытов Пелльтье¹⁹, что фосфор соединяется со многими металлами. Мы собрали и эти различные соединения под родовыми названиями, произведенными от названия общего им вещества, с окончанием, напоминающим эту аналогию, и дали им видовое название, производное от входящего в них основного вещества. Номенклатура соединений, состоящих из трех простых веществ, представляла несколько больше затруднений, вследствие числа составляющих, и особенно потому, что нельзя выразить природу составляющих их начал, не употребляя более сложных названий. В телах этого класса, как, например, в нейтральных солях, нам  приходилось принимать в соображение: 1) окисляющее начало, общее для их всех; 2) окисляемое начало, характеризующее входящую в них кислоту; 3) основание соли, землистое или металлическое, определяющее частный вид соли. Мы заимствовали название каждого класса солей от названия окисляемого начала, общего для всех индивидов данного класса; затем мы отличили каждый вид названием землистого или металлического основания соли, которое для него характерно. Соль, хотя и состоящая из трех одинаковых начал, может встречаться, однако, в совершенно различных видах, вследствие только одного различия в их пропорциях. Принятая нами номенклатура была бы несовершенна, если бы не выражала этих различных состояний, и мы достигли этого главным образом посредством изменения окончаний, которые мы сделали однообразными для одинаковых состояний различных солей. Наконец, мы пришли к тому, что по одному слову мы узнаем сразу, какое горючее вещество входит в соединение, о котором говорится; входит ли это горючее вещество в соединение с окисляющим элементом и в какой пропорции; в какой именно форме входит данная кислота, с какими основаниями она соединена; имеем ли мы вполне насыщенное соединение; что имеется в избытке — кислота или основание. Понятно, что было невозможно удовлетворить этим различным требованиям, не затрагивая порой принятых обычаев и не принимая наименований, казавшихся с первого взгляда грубыми и варварскими; но мы наблюдали, что ухо скоро привыкает к новым словам, особенно когда они связаны с общей рациональной системой. Сверх того названия, применявшиеся до нас²⁰, как альгаротов порошок²¹, алембротова соль²², помфоликс²³, фагеденическая вода²⁴, минеральный турпет²⁵, колькотар²⁸ и многие другие, ни менее грубы, ни менее необыкновенны. Надо обладать навыком и хорошей памятью, чтобы запомнить названия, которыми обозначаются некоторые вещества, и особенно знать, к какому роду соединений они относятся. Такие названия, как масло виннокаменное чрез осырение²⁷, купоросное масло²⁸, мышьяковое масло²⁹, сурьмяное масло⁸⁰, цинковые цветы⁸¹ и т. д., еще более ошибочны, как порождающие неправильные понятия, так как, собственно говоря, в царстве минералов, а особенно в царстве металлов, не существует ни масел, ни цветов, тем более, что вещества, которые обозначаются этими обманчивыми названиями, являются сильными ядами. Когда мы напечатали наш „Опыт химической номенклатуры», нас упрекали в том, что мы изменяем язык, на котором говорили наши учителя, создавшие ему славу и оставившие его нам в наследство. Но упрекавшие нас забыли, что не кто либо иной, а сами Бергман⁵ и Маке³² требовали этой реформы. Ученый упсальский профессор Бергман писал Морво⁷ в последний период своей жизни: «Не щадите ни одного неправильного наименования; знающие поймут всегда, незнающие поймут тем скорее». Пожалуй, было больше оснований упрекать меня в том, что я не дал в сочинении, предлагаемом публике, исторического обзора взглядов моих предшественников, что я изложил только свои воззрения не обсуждая чужих. Из этого заключили, что я не всегда воздавал своим собратьям по науке, а еще менее иностранным химикам, должную оценку, которая, однако, всегда входила в мои намерения. Но прошу читателя принять в соображение, что если начальный учебник загромождать цитатами, если заниматься в нем длинными рассуждениями об истории науки и о работах тех, кто ее преподавал, то можно потерять из виду истинную поставленную себе  цель и создать книгу, чтение которой будет бесконечно скучным для начинающих. Из начального курса не следует делать ни истории науки, ни истории человеческой мысли; в нем должно добиваться лишь доступности и ясности, в нем необходимо тщательно избегать всего, что могло бы отвлекать внимание. Это путь, который следует постоянно сглаживать, на котором не следует оставлять никаких препятствий, могущих причинить малейшую задержку. Науки сами по себе уже представляют достаточно трудностей, даже если не вносить в них ничего постороннего. Химики, впрочем, легко увидят, что в первой части я пользовался почти только своими собственными опытами. Если местами и может случиться, что я привожу, не указывая источника, опыты или взгляды Бертолле, Фуркруа¹⁶, Лапласа³⁵, Монжа¹⁸ и вообще тех, кто принял те же принципы, что и я, то это следствие нашего общения, взаимного обмена мыслями, наблюдениями, взглядами, благодаря чему у нас установилась известная общность воззрений, при которой нам часто самим трудно было разобраться, кому что собственно принадлежит. Все сказанное выше о порядке, которому я старался следовать в расположении доказательств и понятий, относится лишь к первой части настоящего труда; в ней одной заключается вся применяемая мною теория; ей одной я стремился придать возможно более простую форму. Вторая часть состоит главным образом из таблиц названий нейтральных солей. Я приложил к ним лишь самые краткие объяснения, имеющие целью ознакомить с простейшими способами получения различных видов известных кислот; в этой второй части нет ничего, что принадлежало бы лично мне; она содержит лишь весьма сжатую сводку выводов, извлеченных из разных сочинений. Наконец, в третьей части я дал подробное описание всех относящихся к современной химии приемов. Появление подобного рода труда, кажется, давно считалось желательным, и я думаю, что он принесет известную пользу. В общем приемы химических опытов, а в особенности опытов современных, распространены далеко не достаточно, и, может быть, если бы в различных мемуарах, представленных мною Академии, я больше распространялся о подробностях своих опытов, я бы, пожалуй, легче был понят, и это ускорило бы прогресс науки. Порядок изложения в этой третьей части казался мне более или менее произвольным, и я стремился лишь в каждой из составляющих ее восьми глав классифицировать операции, наиболее сходные между собой. Легко заметить, что эта третья часть не могла быть заимствована из каких-либо сочинений и что в основных ее разделах мне мог помочь только мой собственный опыт. Я закончу настоящее предварительное рассуждение, приведя дословно несколько мест из сочинения Кондильяка³, которые, мне кажется, весьма верно обрисовывают состояние химии в очень близкое к нашему время (ч. II, гл. 1). Эти отрывки, написанные не для данного случая, приобретут еще больше значения, если их приложение покажется здесь уместным. „Вместо того, чтобы наблюдать вещи, которые мы желали познать, мы предпочли их воображать. Идя от одного ложного предположения к другому, мы заблудились среди множества ошибок; когда же эти ошибки превратились в предрассудки, мы их приняли за основные положения; таким образом, мы все больше и больше сбивались с правильного пути. В конце концов мы стали рассуждать не иначе, как на основе приобретенных нами дурных привычек. Умение злоупотреблять словами, не понимая как следует их смысла, считалось нами искусством рассуждать, Когда дело дошло до такого  положения, когда ошибки накопились в таком множестве, есть только одно средство восстановить порядок в нашей способности мыслить: забыть все, чему мы научились, начать наши мысли с их зарождения, проследить их происхождение и переделать, как говорит Бэкон, человеческий интеллект. Это средство тем труднее применить, чем люди считают себя образованнее. А потому сочинения, в которых наука излагается с особенной ясностью, точностью и последовательностью, будут доступны не всем. Те, кто ничему не учился, поймут их, пожалуй, лучше, чем те, кто учился многому, а тем более те, кто писал много ученых сочинений». Кондильяк прибавляет в конце V главы „В конце концов, однако, науки сделали успехи, так как философы стали лучше наблюдать и внесли в свой язык ту же точность и тщательность, как и в свои наблюдения; они исправили язык и стали лучше рассуждать». 

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Доклад „О необходимости преобразовать и усовершенствовать  химическую номенклатуру» был сделан Лавуазье 18 апреля 1787 г. Он напечатан в книге Морво, Лавуазье, Бертолле и Фуркруа, Метод химической номенклатуры   (Methode de nomenclature chimique,  proposee par M. M. de Mогveau,  Lavоisieг, Вегthoilet et de Fourcroy, Paris, 1787), а также в книге „Химическая номенклатура или старинная и современная синонимия» (Nomenclature chimique on synommie ancientie et moderne, Paris, 1789),  изданной в виде третьего тома „Traite elementaire». „Предварительное рассуждение» является переработкой этого доклада Лавуазье.

2.  Кондильяк, Этьенн Бонно де (Etienne Bonnot de Сondillас, 1715—1780), философ-сенсуалист, последователь Локка, академик. Важнейшие труды:   Traite des systemes (1749; русский пер. «Трактат о системах», М., 1938),   „Traite des sensations» (1754; рус. пер. «Трактат об   ощущениях», М., 1935);   „La logique» (1780; рус. пер. „Логика», СПб., 1792, 1814),

3.  Жоффруа, Этьенн Франсуа (Etienne Francois Geoffroy, 1672—1731), врач и химик, член Парижской Академии наук, профессор химии в Королевском саду. Основатель учения об избирательном сродстве (1718).

4.  Геллерт, Христлиб Эреготт (Christlieb Ehregott Ge11егt, 1713—1795), металлург, адъюнкт Петербургской Академии Наук, затем профессор  металлургической химии во Фрейберге. Составитель таблиц химического сродства (1750).

5.  Бергман,  Торберн (Torbern Bergman, 1735—1784), профессор химии и фармации в Упсальском университете, член Стокгольмской Академии наук. Подробно разрабатывал теорию избирательного сродства (1775—1783).

6.  Шееле, Карл Вильгельм (Carl Wilhelm Sсhee1е, 1742—1786), химик, аптекарь но профессии, член Стокгольмской Академии наук. Обогатил науку открытием многих простых и сложных веществ (в том числе кислорода,   хлора, марганца, едкого барита, ряда минеральных и органических кислот и др.).

7.  Гитон де Морво,  Луи Бернар (Jouis Bernard G u у t о n  de   M о г v e a u, 1737—1816), юрист, затем химик, последователь теории флогистона до 1786 г., когда примкнул к учению Лавуазье. Вел большую общественную и   научно-техническую работу во время французской революции. Профессор химии Парижской политехнической школы, академик. Много работал по вопросам  химической  номенклатуры и теории сродства.

8. Кирван, Ричард (Richard Kirwan, 1735—1812),  адвокат, химик, президент Королевской ирландской академии. Убежденный флогистик, в 1791 г. признал учение Лавуазье. Составлял таблицы сродства.

9. Статья Морво о сродстве (Encyclopedic methodique, t. 1, p. 539—620,   Padoue, 1790) содержит подробный, превосходно написанный обзор состояния учения о химическом сродстве в конце XVIII в.

10.  Учение о четырех началах или стихиях — огне, воде, воздухе и земле, предложенное Эмпедоклом (490—430 до н. э.) и развитое Аристотелем (384—322 до н. э.), сохранилось в химии вплоть до конца XVIII в.    Учебники химии XVIII в. обычно открывались главой, излагавшей это учение, за ней следовала глава о химическом сродстве (см., например, Р. Масquer, Elements de chymie theorique, Paris, 1749). Иногда изложение начиналось с главы о сродстве, за которой шла глава о стихиях (см., например, А. В a u m ё, Chymie experimental et ralsonnee, t. I, Paris, 1773).

11. Учение о том, что все тела состоят из соли, серы и ртути, было  высказано швейцарским врачом и химиком Парацельсом (Philippus Aurelius Theophrastus  Paracelsus Bombast van Hohenheim, 1493—1541). Он считал соль началом нелетучести и негорючести, серу — началом горючести и ртуть — началом жидкости и летучести. Эти элементы - качества не следует смешивать с одноименными материальными телами.

12.  Бехер, Иоганн Иоахим (Johann Joachim В е с h e r, 1635—1682), химик и врач. В книге „Подземная физика» („Physica subterranea», Francfort,   1669) и других трудах развил знание о том, что все „подземные» (т. е. минеральные) тела состоят из  трех „земель»: стеклующейся (соли) или  начала  плавкости,   ртутной  (ртути) или начала летучести и горючей или жирной (серы) — начала горючести.  Эти  «земли» очень близки к трем началам Парацельса.

13.  Шталь, Георг Эрнст (Georg Ernst Stahl, 1660-1734), врач и  химик,  профессор университета в Галле, академик. Развивая  представления  Бехера о горючей земле, создал теорию флогистона (1703).

14.  Бертолле, Клод  Луи  (Claude Louis Berthollet, 1748—1822), академик, профессор химии Нормальной и Политехнической   школ в Париже. В 1785 г. отказался от теории флогистона. Автор „Химической статики» („Essai de statique chimique», Paris, 1803), основатель  учения о химическом равновесии и переменности  состава химических соединений.

15.  Фуркруа, Антуан Франсуа (Antoine Frangois Fourcroy, 1755—1809), врач, профессор химии в Парижском ботаническом саду, академик. Блестящий   лектор, выдающийся популяризатор новой химии, к которой он присоединился в 1786 г. Принимал видное участие в политической жизни, причем обнаружил  редкое  умение приспособляться ко всем режимам.

16.  С о n d i l 1 а с, Logique, p. I, chap. IV.

17.  В а н д е р м о н д, Шарль Огюст (Charles Auguste Vandermonde, 1735—1796), математик, член Парижской Академии  наук,   интересовался  химией и   металлургией. Здесь имеется в виду его статья совместно с Монжем и Бертолле «О железе, рассматриваемом в его различных металлических состояниях» («Mem. Acad. Paris», 1786), в которой графит (plombagine) ошибочно считался соединением железа   с углеродом.

18.  Монж, Гаспар (Gaspard Monge, 1746—1818), математик, профессор   Парижской политехнической школы, академик. Во время революции, был морским министром, затем управлял оборонными заводами. Основатель начертательной геометрии. Работал также по химии и металлургии.

19.  П е л л ь т ь е, Бертран (Bertrand Pelletier, 1761—1797), аптекарь, затем  профессор химии Парижской политехнической школы и академик. Работал по минеральной химии, металлургии и галургии.

20.  Перевод старинных химических названий на русский язык, равно как и объяснение   их значения,   даем по книгам Маке,    Начальные  основания    умозрительной химии   (СПб., 1774) и Начальные  основания деятельной химии (СПб., 1775); перевел с французского языка студент Косма Флоринский.

21.  Poudre d'Algaroth—хлорокись сурьмы, полученная путем гидролиза „сурьмяного масла», т. е. хлористой сурьмы („Деятельная химия», стр. 509).

22.  Sel alembroth — двойная соль хлорной ртути и хлористого  аммония   (Р.   Маcquer,, Diet, de Chym,   t. HI, p. 242, Paris, 1778) или смесь равных весовых частей обеих солей (A. Baume, Chymie experimentale et raisonnee, t. II, p. 435, Paris, 1773).

23.  Pompholix — окись цинка, получающаяся   при   горении   цинка в виде  легких хлопьев («Умозрительная химия», стр. 204).

24.  Eau phagedenique—фармацевтический препарат, приготовлявшийся из раствора хлорной ртути и известковой воды, содержит мелкодисперсную желтую окись ртути («Деятельная химия», стр. 426).

25.  Turbith  mineral — основная   сернортутная соль, приготовленная   посредством гидролиза сернортутной соли, применялась в медицине   («Деятельная   химия»,  стр. 401—403).

26.  Colcothar — остаток после перегонки железного купороса, состоящий из окиси железа («Деятельная химия», стр. 43).

27.  Huile de tartre par defaillane — углекалиевая соль,   полученная прокаливанием винного камня и расплывшаяся на воздухе («Умозрительная химия», стр. 272).

28.  Huile de vitriol — крепкая серная кислота («Умозрительная химия», стр. 48).

29.  Huile d'arsenic — хлористый мышьяк (Р. М а с q u е г, Diet, de Chym., t. II, p. 457).

30.  Huile d'antimoine—хлористая сурьма («Деятельная химия», стр. 498).

31.  Fleurs de zinc —хлопьевидная окись цинка («Деятельная химия», стр. 558).

32.  Маке, Пьер Жозеф (Pierre Joseph M а с q u e r, 1718—1784), профессор химии в Парижском ботаническом саду, академик. Убежденный сторонник теории флогистона. Автор учебника химии (Elements de chymie theorique, Paris, 1749; Elemens de chymie pratique, Paris, 1751), переведенного на многие языки, в том числе и на русский (см. примеч. 20), и химического словаря (Dictinonaire de chymie, t. I—IV, Paris, 1778), также имеющегося в русском переводе (СПб., 1788), считавшихся в свое время образцовыми.

33.  Лаплас, Пьер Симон (Pierre Simon Laplace,   1749 — 1827),  астроном  и математик, академик. Автор крупнейших работ но небесной  механике,   теории  вероятностей и др. Совместно с Лавуазье занимался калориметрией.

34.  Лавуазье подразумевает «Логику» Кондильяка.

35.  Эти слова находятся в конце гл. V, ч. II «Логики» Кондильяка