Оцифровано: журнал УСПЕХИ ХИМИИ 1939 г, Том 8, вып. 3, стр. 467-477.

Вёлер (Wöhler) Фридрих (31.7.1800, Эшерсхейм, — 23.9.1882, Гёттинген), немецкий химик, по образованию врач. Изучал химию у Л. Гмелина в Гейдельберге и И. Берцелиуса в Стокгольме. С 1831 профессор технической школы в Касселе; с 1836 до конца жизни профессор университета в Гёттингене; с 1853 иностранный член-корреспондент Петербургской АН. В 1822 В. открыл циановую кислоту HOCN.

  ИЗ ИСТОРИИ ХИМИИ
ФРИДРИХ ВЁЛЕР
(1800—1882)
Б. Яффе*

Сто лет назад в лаборатории одного молодого немецкого химика, которому не минуло еще и тридцати лет, произошло событие, открывшее новую эпоху в химии. Фридрих Вёлер только что вернулся в Берлин из лаборатории Берцелиуса в Стокгольме, чтобы приняться за преподавание в недавно основанном городском промышленном училище. В голове Вёлера зародилась великая идея. Во всех научных кружках, которые он посещал, он слышал споры о таинственной «жизненной силе», столь же неуловимой, как и флогистон. Всюду господствовало убеждение, что в организмах растений и животных теплится невидимое пламя, посредством которого таинственная «жизненная сила» создает сахара, крахмал, белки и сотни других сложных соединений; эта неуловимая созидательная сила существует в животном и растительном мире, но отсутствует в мире минералов. Думали, что вещества, из которых состоят живые тела, существенно отличаются от минеральных веществ и что органические вещества не могут быть получены или синтезированы в лаборатории. «Только ткани живых организмов, только их живые органы могут создавать продукты, извлекаемые из них, и никаким искусственным способом нельзя воссоздать те вещества, которые вырабатываются в растениях». Считалось, что человек никогда не сможет воспроизвести результаты проявления этой «жизненной силы». Ибо предполагалось, что она — есть одна из тех мистических первопричин, природу которых люди никогда не смогут постигнуть. Мозг человека и приборы химических лабораторий считались слишком несовершенными и примитивными, чтобы воспроизвести эту силу природы. Некоторые ученые сомневались даже, подчиняются ли органические соединения химическим закономерностям. Вот какие взгляды царили в 1828 г.
Сам Берцелиус считал, что между органическими и неорганическими веществами лежит непроходимая пропасть. Леопольд Гмелин, знаменитый учитель Фридриха Вёлера в Гейдельбергском университете, был твердо убежден в невозможности синтезировать органические вещества, но Вёлер был молод и в этом сомневался. Он был согласен с выдающимся французским химиком Шеврелем, что «рассматривать это различие как абсолютное и неизменное было бы противно духу науки». В его мозгу шевелилось подозрение, что идея о жизненной силе была одной из тех ложных теорий, вера в которые препятствует прогрессу химии. Подобно тому как один китаец вернул приобретенные им часы с жалобой, что «они умерли этой ночью», так и наука того времени наделила химические соединения, содержащиеся в организме, скрытыми пружинами витализма.
Медленно, тщательно, упорно работал Вёлер в своей лаборатории. Если бы ему удалось получить хотя бы одно из бесчисленного множества веществ, создаваемых до тех пор только в сложных реакциях живых организмов! Какой удар нанес бы он этой ложной теории даже более сильный, чем том, который полстолетия назад Лавуазье нанес ложной теории флогистона! Мечтая и надеясь, он продолжил работу, наблюдая за своими пробирками и колбами, своими чашками для выпаривания и холодильниками.
Фридрих Вёлер прочел только что опубликованную работу Шевреля который показал, что многие жиры и другие вещества встречающиеся  как в животном, так и в растительном царстве, идентичны между собой. Таким образом был сломан барьер между веществами животного и растительного  происхождения. Вёлер был знаком также с работой по химии животных, написанной Руеллем, этим увлекательным учителем Лавуазье. Этими учеными были сделаны первые шаги.
У Вёлера была заманчивая цель. Опыт за опытом давал отрицательные результаты, но он усердно продолжал искать. Когда-то еще в лаборатории Берцелиуса в Стокгольме он получил ни совсем обычное белое кристаллическое вещество, состав которого он не мог определить. После этого прошло четыре года. И вот настал день, когда чудо совершилось.
Трудно описать изумление молодого исследователя, когда он изучил это вещество, полученное им из неодушевленных составных частей в не-одушевленной колбе. Оказалось, что в его руках был один единственный грамм длинных белых игольчатых, блестящих кристаллом того же самого вещества, которое впервые полстолетия назад Руелль нашел м моче и которое затем изучил Фуркруа и назвал мочевиной. Эта белая соль  до того никогда еще не была синтезирована вне организма.
Нет ничего удивительного в том, что Велер сразу узнал эту кристаллическую мочевину. Он начал свою научную карьеру в качество студента-химика, участвуя в конкурсе на лучшую работу об отработанных веществах, находящихся и моче. Тогда он впервые и познакомился с мочевиной.
Вёлер был крайне взволнован. Он стоял на пороге новой эры в химии и лично участвовал в «великой трагедии науки — в победе безобразного факта над прекрасной гипотезой». Он произвел синтез первого органического соединения вне живого организма. Проницательный ум молодого Вёлера был потрясен мыслью о тех богатых перспективах, которые открывались отныне перед людьми науки. Но он не потерял головы. Он тщательно проанализировал полученный им продукт, чтобы убедиться в его идентичности с мочевиной. Он должен был быть вполне уверен сам, что этот исторический кристалл действительно тождественен с продуктом, образующимся под влиянием так называемой «жизненной силы».
Когда он вполне убедился в правильности своих выводов, он написал Берцелиусу: "Я должен сообщить Вам, что я могу получать мочевину, не прибегая к почкам человека, собаки или другого животного". Швед с энтузиазмом стал распространять эту новость. Научный мир был буквально наэлектризован. Шеврель радостно приветствовал новое достижение. Вёлер действительно произвел синтез мочевины из неорганических составных частей. Что могло теперь помешать другим ученым получить сахар, белки, может быть, даже протоплазму, коллоидальную основу жизни? Со стороны виталистов все же последовали слабые протесты. Может быть, мочевина является лишь промежуточным веществом между органическим и неорганическим миром. Ведь для приготовлении мочевины пользуются аммиаком, который первоначально причислялся к веществам органического происхождения. Жизненная же сила, присутствующая в органических веществах, никогда не исчезает, и поэтому осталась и в аммиаке. Так рассуждали виталисты. Но и этот приглушенный шопот затерялся в общем возбуждении. Это был действительно блестящий новый день в химии.
Вёлер опубликовал свою скромную статью о синтезе мочевин в 1828 г, а через столетие профессор Амэ Пиктэ и Ганс Фогель из Женевского университета произвели синтез тростникового сахара. Исходя из простого водорода и углекислоты, 70-летний Пиктэ получил древесный спирт спирт, затем |формальдегид, образующий глюкозу, и, наконец, сахарозу или тростниковый сахар. В продолжение 50 лет ученые работали на этом важном участке исследовательской работы. Джеймс Ирвин, вице-канцлер университета в Сент-Андрьюсе в Шотландии, работал над этой проблемой 20 лет. Ему уже почти удалось произвести синтез сахара, когда он прочел отчет об открытии Пиктэ. Ирвин был потрясен, но сказал своим ученикам: «Конечно, я очень разочарован, что этот синтез осуществлен не в нашей лаборатории, но раз это так, я рад, что Пиктэ это удалось сделать». Никакого опорочивания работы сотоварища-исследователя. Никакой зависти. «Это большое достижение, — продолжал он, — это веха в органической и биологической химии». Такова сущность науки: сотрудничество и добрая воля в увлекательной работе раскрытия тайн природы.
Между синтезом мочевины, осуществленным Вёлером, и синтезом сахарозы, удавшимся Пиктэ, протекло блестящее столетие, богатое научными исследованиями. Четыреста тысяч соединений было получено в этой отрасли синтетической химии, причем через каждый год прибавлялось по четыре тысячи новых. Неудивительно, что когда Гмелин писал свой учебник химии, то он попросил химиков подождать с новыми открытиями и дать ему возможность закончить свою книгу.
Вёлер, очень скромный человек, сам никогда бы не стал требовать, чтобы его считали родоначальником всех этих огромных достижений.
Фридрих Вёлер родился в самом начале девятнадцатого столетия около Франкфурта на Майне. Его отец, Август Вёлер, человек хорошо образованный в области философии и науки, был главным конюшим Гессен-Кассельского кронпринца, которого все очень боялись за его вспыльчивый, буйный нрав. Однажды во время осмотра конюшен какой-то пустяк вывел из себя принца, и он стал бранить своего слугу. Август слушал, пока принц давал волю только своему языку, но когда тот вознамерился и ударить его, Вёлер не смог стерпеть такого унижения даже от «члена королевского дома». Он схватил толстый кнут, и сам принялся бить принца, пока тот не упал окровавленный на землю. Затем он вскочил на самую быструю лошадь и в сопровождении конюха, который должен был доставить обратно рысака, бежал из Касселя. Курфюрст, боясь показаться смешным, не преследовал его.
Фридрих Вёлер родился в доме своего дяди, в деревне Эшершейм. Первое образование дал ему отец, развивший в нем интерес к природе и поощрявший его занятия рисованием и его страсть к собиранию минералов. Фридрих вел оживленный обмен минералами со своими друзьями-мальчиками, и это увлечение продолжалось у него и в зрелом возрасте. На этой почве он встретился однажды с поэтом Гёте, рассматривавшим образцы в лавке торговца минералами во Франкфурте.
Вскоре мальчик, помимо этих своих увлечений, стал увлекаться химией. Через своего отца Вёлер познакомился с одним из его друзей, обладавшим большой библиотекой и частной химической лабораторией, в которой Вёлер получил разрешение работать. Он соорудил вольтов столб из цинковых пластинок и нескольких старых русских медных монет, собранных им. Управляющий германским монетным двором подарил ему очаг, в котором он разводил яркий огонь при содействии своей сестры, раздувавшей меха. Однажды во время своих опытов он обжег себе пальцы фосфором, а в другой раз чуть не погиб, когда у него в руках разорвалась колба с ядовитым хлором. Он начал изучать медицину в марбургском университете, где когда-то учился и его отец, и получил награду за свое исследование о поступлении продуктов обмена веществ в мочу. Готовясь к этой работе, он производил многочисленные опыты над своей собакой и даже над самим собой. Некоторые из этих опытов были вредны для здоровья. Он не уклонился от них, так же как за двадцать лет до него доктор Донон Ричардсон Ианг, который в возрасте двадцати двух лет отдал свою жизнь в Гансгерстауне в Мерилэнде, пожертвовав собой в качестве живого испытательного прибора для доказательства того, что не таинственная жизненная сила, а желудочный сок является причиной пищеварения.
Но химия продолжала привлекать Вёлера. Он оборудовал маленькую лабораторию в своей частной комнате и впервые получил йодистый цинк. Он отнес полученное вещество своему профессору Бурцеру, но тот упрекнул его за то, что он теряет свое время на химические опыты, тогда как должен изучать медицину. Щепетильный мальчик обиделся и с тех пор не посещал больше лекций этого профессора. Вскоре слава Леопольда Гмелина привлекла его в Гейдельберг. Здесь он продолжал свое учение, получил степень доктора медицины, хирургии и акушерства и приготовился отправиться в путешествие, чтобы осмотреть лучшие больницы Европы для окончательной подготовки к медицинской практике. Но Гмелин отметил работу этого юноши в химической лаборатории. Он предупредил молодого Фридриха, что для него посещение его лекций будет потерей времени. Работа в лаборатории имеет большое значение. Гмелин с гордостью прочитал статью своего студента об открытии циановой кислоты. В то время ни учитель, ни ученик еще не мечтали о том, что через немного лет эта работа приведет к синтезу мочевины, но Гмелин хотел, чтобы Вёлер стал химиком. Он нарисовал ему заманчивую картину работы химика. Убедить Вёлера было нетрудно. Часто он сам испытывал искушение бросить медицину. Гмелин упомянул о Берцелиусе, чья слава распространилась по всей Европе. Он окрылил Фридриха надеждой, что Берцелиус разрешит ему работать под его руководством в Стокгольме. Вёлер написал шведу и через несколько недель получил следующий ответ: «Тому, кто изучал химию под руководством Леопольда Гмелина, я могу дать очень немного; но я не могу отказаться от удовольствия лично с вами познакомиться. Вы можете приехать, когда это будет Вам удобно». Вёлер от радости не чувствовал почвы под ногами. Он поспешил сообщить Гмелину радостную новость. Он собирался совершить паломничество в лабораторию Берцелиуса.
Он сразу отправился в путь. Когда он прибыл в город Любек, на берегу Балтийского моря, он узнал, что ему придется ждать шесть недель маленького парусного судна, которое перевезет его в Стокгольм. Он был слишком нетерпелив, чтоб сидеть так долго в бездействии. Через одного из своих друзей, с которым он мальчиком обменивался минералами, он получил доступ в одну из частных лабораторий, где и принялся за работу по выработке метода получения больших количеств калия, этого активнейшего металла, в то время только что выделенного в чистом виде Дэви.
Наконец, он был на пути в Швецию. Когда он сошел с корабля, чиновник, проверявший его паспорт, отказался взять обычную плату, узнав что он приехал из Германии изучать химию у Берцелиуса. «Я питаю слишком большое уважение к науке и к моему знаменитому соотечественнику,— сказал этот чиновник, — чтобы взять деньги с того, кто в погоне за знанием предпринял такое далекое путешествие». Вместо платы Вёлер подарил ему кусочек чудесного калия, недавно им приготовленного. Он прибыл в Стокгольм ночью и в волнении дожидался утра. «С бьющимся сердцем стоял я перед дверью Берцелиуса и, наконец, позвонил. Дверь открыл хорошо сложенный, крупный, сильный мужчина. Это был сам Берцелиус. Когда он вел меня в свою лабораторию, я был, как во сне». Вёлер всегда помнил дружественный прием, оказанный ему Берпелиусом.
Они не стали терять времени. Берцелиус снабдил молодого студента платиновым тиглем, промывалкой, весами с набором разновесов, посоветовал ему купить себе собственную паяльную трубку и дал ему задание по анализу минералов. Это было для Вёлера первое освоение точного анализа. Когда Вёлер поторопился и показал Берцелиусу результаты своей работы, то руководитель предостерег его: «Доктор, вы это сделали быстро, но плохо». Вёлер всегда помнил этот хороший совет. Теперь Вёлер вновь занялся своей недавно открытой циановой кислотой, и ему удалось получить циановокислое серебро, производное этой кислоты.
В это же время в лаборатории Гей-Люссака в Париже работал другой молодой немец Юстус Либих. Этот красивый, пылкий студент, на три года моложе Фридриха Вёлера, занимался взрывчатыми веществами.
Юношей Либих, отец которого владел небольшим химическим заводом, видел странствующего ремесленника, изготовлявшего фейерверки в Дармштадте. Либиху хотелось узнать секрет этих взрывчатых химических веществ. Во время своих исследований он получил странное вещество. Это вещество по своему составу было сходно с циановокислым серебром Вёлера, но резко от него отличалось как по своим физическим, так и по химическим свойствам. В этом было что-то загадочное. Как могло случиться, что два вещества, состоящие из одних и тех же элементов в одинаковых количествах, обладают различными свойствами. «Здесь есть какая-то ошибка», — решил Либих и вначале усомнился в правильности результатов Вёлера. Может быть он неправильно понял его статью? Он очень тщательно проверил результаты. Оба, и он и Вёлер, были правы в своих выводах.
Либих написал своему соотечественнику в Швецию. Вёлер не мог понять этого странного явления и попросил Берцелиуса помочь ему в нем разобраться. Шведский химик понял, что они натолкнулись на крупнейшее открытие. Изомеры — этот термин предложил Берцелиус, чтобы обозначать химические вещества, имеющие одинаковый состав, но обладающие различными свойствами, — вот в чем заключалось открытие, сделанное двумя молодыми людьми. Это было началом многих подобных открытий в этой новой области химии. Оказалось, что многие вещества могут образовывать десятки изомеров. Явление изомерии в химии углеродистых соединений позволяет объяснить наличие громадного числа различных соединений органической химии. Позднее Либих встретился с Вёлером. Вёлер рассказал Либиху про свое путешествие со своим знаменитым учителем по северной Норвегии и Швеции, во время которого он познакомился с Гемфри Дэви, возращавшимся с поездки на рыбную ловлю. Какое вдохновение вселяло в него воспоминание об этом моменте, когда он стоял между Берцелиусом и Дэви — двумя наиболее выдающимися химиками Европы.
Ко времени их встречи Либих, хотя ему только недавно исполнился 21 год, был уже профессором химии в маленьком университете в Гиссене. Он получил это назначение благодаря влиянию Гумбольдта, с которым он познакомился в лаборатории Гей-Люссака в Париже. Либих получал жалования всего 500 марок в год плюс 150 марок в год на расходы лаборатории. Здесь Либих изобрел и развил метод органического анализа, применяемый и в наше время.
Вёлер преподавал в городской промышленной школе в Берлине и много времени посвящал переводам некоторых работ Берцелиуса на немецкий язык со шведского, которому он научился во время своего пребывания в Стокгольме. Либих уговаривал его «забросить это писание к черту и вернуться в лабораторию на свое настоящее место».
Они совместно обсудили результаты своих исследований и начали строить планы будущих работ, которые они собирались выполнить в своих собственных лабораториях. «Либих сразу с радостью согласился, и исследование меллитовой кислоты было намечено и доведено до успешного конца». Затем было задумано исследование гремучей кислоты, но от этого они скоро отказались. «Мы позволим гремучей кислоте остаться непотревоженной, — писал Либих. Я поклялся не иметь дела с этим веществом». Действительно, Либих чуть не потерял зрения, когда произошел взрыв этой кислоты перед самым его носом, и он был отправлен в больницу, где мог поразмыслить об опасностях работы с этим веществом. Он рассказал также Вёлеру, как несколько лет назад, когда он был еще учеником, гремучая кислота взорвалась у него в классной комнате, и он был выгнан из класса, причем ему было сказано, что он «безнадежный негодяй».
И все же находились достаточно смелые люди! чтобы работать с такими опасными веществами. Швейцарец Никлен лишился жизни при попытке выделить фтор. Луэ тоже погиб от действия этого газа, а шотландец Нокс погубил свое здоровье во время изучения его свойств. А до них Дюлонг потерял глаза и три пальца, получая впервые треххлористый азот, но даже после этого несчастного случая продолжал опыты с этим-соединением. То же самое химическое вещество вызвало у Фарадея беспамятство. В истории химии мы встречаем много примеров подобного героизма.
В 1832 г. умерла молодая жена Вёлера, на которой он женился за два года перед тем. Это был для него неожиданный удар, сильно и надолго его расстроивший. Он поехал к своему другу Либиху и нашел успокоение в его лаборатории. В этом году два молодых ученых опубликовали свою совместную статью о масле горьких миндалей. Они изучили серию новых соединений, содержащих идентичную группу атомов, не изменяющуюся при самых разнообразных реакциях этих сходных между собой веществ. Эту неизменную группу атомов, состоявшую из углерода, водорода и кислорода, они назвали прозаически «бензоилом». Когда Берцелиус прочел об этой работе, он увидел, что она является зарей новой эпохи в химии, и предложил для этой химической группы или радикала более поэтическое название — проин (т.е. заря).
В Париже среди химиков много говорилось об этих исследованиях. После того, как временно закончилась его совместная работа с Либихом, Вёлер снова вернулся в Кассель, куда его звали еще в предыдущем году. Оттуда он писал Либиху: «Я опять вернулся сюда в мое полное одиночество. Как я был счастлив иметь возможность работать вместе с Вами. Дни, которые я провел с Вами, пронеслись, как часы, и я числю их среди счастливейших дней моей жизни».
Пять лет провел Вёлер в Касселе. Здесь он познакомился с Юлией Пфейффер и вторично женился. От нее у него было четыре дочери; одна из них, Эмилия, стала впоследствии его секретарем и биографом. Работа в открытой им области принесла ему славу. Когда умер профессор Штромейер, открывший элемент кадмий, Вёлер был избран из большого числа-кандидатов, среди которых был и Либих, профессором на кафедру химии в Геттингенском университете. Эту должность он занимал в продолжение почти целого полстолетия. Либих никогда не завидовал своему другу, которому выпала на долю эта честь.
Оба друга продолжали совместную работу, и в 1838 г. они опубликовали результаты своих опытов над мочевой кислотой — другим соединением, встречающимся в организмах. Именно в этом отчете они предсказали великое будущее органической химии. Они писали: "Философия химии должна придти к выводу, что синтез всех органических соединений следует считать не только вероятным, но безусловно достижимым. Сахар, салицил, морфий будут приготовляться искусственно". Это пророчество действительно осуществилось.
Дружба Вёлера с Либихом является высоким примером научного сотрудничества. Либих не жалел слов в восхвалении своего друга: «Достижения наших совместных работ о мочевой кислоте и о масле горьких миндалей — его заслуга. Без зависти и ревности, рука об руку мы шли нашей общей дорогой, когда один нуждался в помощи, другой был готов ее ему оказать. Некоторое представление о наших отношениях можно получить, если я скажу, что некоторые из мелких статей, подписанные обоими нашими именами, были выполнены одним из нас; это были прелестные, маленькие подарки, преподносимые нами друг другу». Как это отличается от столь часто встречающихся споров между учеными за приоритет какого-нибудь открытия!
Вёлер сдерживал горячего Либиха, который, будучи еще студентом, должен был отсидеть три дня в тюрьме за участие в уличной драке, при которой он «делал грубые замечания о должностных лицах и сбил шляпу с головы не только полицейского офицера Грамма, но и советника Гейма». Неоднократно, когда Либих спорил с кем-нибудь из своих научных современников, несогласных с его взглядами, спокойный совет Вёлера улаживал острые конфликты. Однажды Либих обвинил Элигарда Митчерлиха, ученика Берцелиуса, в том, что тот присваивает приборы других и приписывает себе их изобретение. Вёлер просил своего друга прекратить эту ссору. «Я соглашаюсь с тем, что Вы совершенно правы, что Вы имеете достаточно оснований как научных, так и личных быть недовольным, но поступая таким образом, Вы сходите с того пьедестала, который Вы будете занимать в глазах будущего поколения, в низшую сферу, где блеск Ваших достоинств будет омрачен».
Либих нажил себе много врагов. Его вспыльчивость отдалила от него Берцелиуса, дружбу которого он очень высоко ценил. Он написал ему, прося разрешения посвятить ему одну из своих книг. Берцелиус поблагодарил его за честь и одновременно раскритиковал стиль книги. Либих сразу обиделся, написал оскорбительное письмо, и их дружба расстроилась навсегда.
Когда у Либиха возникли неприятности с Маршандом, Вёлер опять-таки вмешался в эту размолвку. Он говорил Либиху: «Спор с Маршандом не принесет Вам ничего хорошего и от него мало пользы для науки. Он только раздражает Вас и действует на Вашу печень. Вообразите, что наступил 1900 год, когда мы оба превратимся в углекислоту, воду и аммиак, а наша зола, возможно, перейдет, составной частью в кости какой-нибудь собаки, которая разроет наши могилы. Кто будет тогда интересоваться, жили ли мы в мире или в ссоре, кто будет тогда думать о твоей полемике и о твоих жертвах, о твоем здоровье или состоянии твоего ума? Никто. Но хорошие идеи, новые факты, открытые тобой, их будут знать и их будут помнить всегда. Однако что же это такое? Я советую льву питаться сахаром».
Много каникул они провели в совместных путешествиях. Было трудно вырвать Либиха из его лаборатории. Однажды Вёлер пытался убедить его присоединиться к нему для поездки по Италии. Вёлер очень любил эти экскурсии. Он брал с собой свой альбом для эскизов или мольберт, ибо он был хорошим художником, и красоты природы восхищали его. Либиху больше нравился запах лабораторий и подробности химических открытий. «Что пользы в том, если я загляну в кратер господина Везувия?», заметил он однажды.
Несмотря на недостатки Либиха, Вёлер оставался его другом до самой его смерти. Вёлер знал своего друга и извинял его вспышки. Вёлер говорил: «Тот, кто его не знает, вряд ли поверит, что по сущности это один из самых добродушных и хороших людей на свете».
Вёлер в молодости получил прекрасное образование, изучая не только науки, но и искусство. Он любил музыку, его поощрял в писании масляными красками художник-пейзажист Христиан Моргенштерн, и он хорошо изучил немецких поэтов. Часто его письма и некоторые отрывки его лекций носили поэтический оттенок. В одном из его писем Либиху из Италии мы читаем: «На самой высокой вершине Синей Горы стоит дворец Тиберия, в его тени я вкушаю дивный виноград и фиги, в то время как две загорелые девушки, проводницы наших лошадей, танцуют тарантеллу под звуки тамбурина».
Вёлер создал в Геттингене знаменитую лабораторию. Это была одна из лучших учебных лабораторий в мире. Его слава химика и преподавателя распространилась по Европе. Из всех стран к нему приезжали студенты, и его лаборатория стала настоящим ульем, где жизнь била ключом день и ночь. Из Соединенных Штатов у него работал профессор Джэмс Куртис Бут, первый студент-американец, и покойный профессор Франк Джюст, возвратившийся домой с новостью об открытии и получении в чистом виде его учителем чрезвычайно легкого серебристого металла, алюминия. Джюст любил рассказывать своим ученикам об этом странном металле, добыча которого стоила чрезвычайно дорого, несмотря на обилие его в почве земли.
Один раз, когда он говорил о том успехе, который ожидает того, кто разрешит вопрос о простом способе извлечения алюминия, один из его слушателей подтолкнул локтем другого «Я собираюсь на охоту за этим металлом»!—сказал Чарльз Мартин Холл, и 23 февраля 1886 г. он вручил Джюсту горсточку этого блестящего металла. Метод Холла был запатентован в том же году. Это было основанием большой Американской алюминиевой компании, добывающей триста тысяч тони алюминия ежегодно. Прекрасное отношение Вёлера к своим ученикам привлекло к нему другого американца, Эдгара Смита из Пенсильванского университета. Вёлер, в черной шапочке на голове, мог часами просиживать на стуле, помогая начинающему в каком-нибудь его затруднении. Однажды Вёлер заметил, как Смит выбрасывает вон из лаборатории остатки из своей колбы.
«Попробуйте обрабатывать ваши остатки так, чтобы все ценные вещества могли быть использованы», посоветовал ему Вёлер, и вместе они составили план такой обработки. Когда Смит очистил остатки, Вёлер направил его к своему другу аптекарю, который купил их, вернув американцу произведенные им первоначально затраты.
Когда Смит сдавал свой последний экзамен на получение степени доктора философии и химии, он появился в парадном костюме и в белых перчатках. К концу экзамена Вёлер, бывший тогда уже старым и слабым человеком, выпрямился в своем кресле и задал следующий вопрос: «Герр кандидат, скажите мне, как вы разделите металлы платиновой группы один от другого». Смит был несколько смущен, потеребил кончики своих белых перчаток и затем, немного запинаясь, стал цитировать двенадцать страниц учебника Вёлера, разъясняющих этот вопрос. Вёлер, еще до того, как американец закончил свой ответ, горячо поблагодарил и похвалил его за хорошее знание этого вопроса. Экзамен химии окончился. На следующий день по установившемуся обычаю Смит делал официальные визиты всем профессорам. Вёлер опять похвалил его и заметил, что его ответ на экзамене был не только правильным, но и выражен безукоризненным языком. Тогда Смит сознался, что за день до него другой кандидат провалился на этом и что он после этого заучил двенадцать страниц о разделении металлов платиновой группы из книги «Анализ минералов» Вёлера. Вёлер принял это за шутку и сердечно рассмеялся.
В это время органическая химия быстро шагала вперед. Марселей Бертло, глава химиков-синтетиков во Франции, занялся изучением муравьев и раскрыл их секрет. Он приготовил муравьиную кислоту — жидкость, вызывающую ожог при укусе этих насекомых. Кольбе, один из выдающихся учеников Вёлера, приготовил уксусную кислоту без помощи сладкого сидра и уксуснокислых бактерий. Вильям Перкин, моя посуду в лаборатории Гофмана в Лондоне, смешал случайно содержимое двух колб и открыл метод синтетического получения первого из длинного ряда красителей из каменноугольной смолы, соперничающих по богатству оттенков с красками природы. Затем Кекуле из Дармштадта, заснув перед своим горящим очагом в Генте, увидал во сне извивающихся в виде шестиугольников змей и проснулся с блеснувшим, как молния, разрешением запутанного вопроса. Он открыл структуру бензола — родоначальника тысяч важнейших соединений. Далее, его ученик, Адольф фон Байер, проработав 15 лет над индиго, в конце концов нашел его формулу, и это дало возможность через 15 лет наладить производство синтетического индиго Баденской компании, потратившей миллионы рублей для разрешения этого вопроса. Это достижение затянуло смертельный узел над цветущей областью Индии, разводившей индиго для промышленных целей, которая вскоре потеряла все свое значение, как некогда и та область, где культивировалась вайда. Разве не жаловался Бехер «Мы отдаем наше золото голландцам за обманчивую краску индиго, а наши плантации вайд в Тюрингии забрасываем».
Как это ни странно на первый взгляд, но и Вёлер и Либих оба покинули благодатное поле своих первоначальных успехов. Либих обратился к агрономической химии. В 1840 г. он поставил испытание почвы на бесплодном участке земли вблизи Гиссена. Скептики смеялись над ним, но он неуклонно продолжал удобрять землю минеральными веществами .до тех пор, пока земля не стала такой же плодородной, как и лучшие почвы в Германии. Одним ударом он перевернул глубоко укоренившееся убеждение, что растения могут хорошо произрастать только на почве, удобренной навозом или другими органическими веществами. У него вскоре нашлись последователи в этой его пионерской работе. Джон Лоуес в Ротамстаде в Англии организовал испытательную станцию, ставшую впоследствии самой знаменитой среди такого рода станции в мире.
Но Либих не был удовлетворен переменой в работе. Он писал: «Я чувствую себя, как будто бы я был дезертиром, ренегатом, отказавшимся от своих убеждений. Я покинул высоты науки, а мои усилия быть полезным в физиологии и сельском хозяйстве подобны перекатыванию камней Сизифом — камни всегда падают на мою голову, и я иногда отчаиваюсь в возможности создать твердую почву под ногами».
Вёлер тоже отказался от своей первой почти детской любви. Он жаловался: «органическая химия в последнее время почти сводит меня с ума. Мне она представляется девственным тропическим лесом, полным самых замечательных вещей, страшными бесконечными джунглями, в которые никто не решается проникнуть, так как кажется, что из них нет выхода». Он опять вернулся к своим минералам и к изучению металлов. В Швеции он наблюдал за великим Берцелиусом и за его работами по исследованию кремния, селена и циркония — трех новых элементов. Вёлер многому научился за время своего краткого пребывания там, и за год до своего бессмертного синтеза мочевины успел закончить первоклассное исследование — выделение впервые в чистом виде металла алюминия ¹. Гений Дэви не справился с этой задачей. Обрабатывая твердую соль алюминия чрезвычайно активным металлом — калием, Вёлер сумел выделить алюминий из его соединения и получить его в свободном состоянии в виде белого порошка. Но этот образец алюминия был только лабораторной редкостью, он стоил 150 долларов за фунт.
Жизнь Вёлера протекала в беспокойное время наполеоновских войн и франко-прусской войны. Подростком он был свидетелем триумфального въезда ненавистного Наполеона во Франкфурт. Через 60 лет он узнал о взятии в плен французских знамен пруссаками. Тотчас же он написал Либиху из Висбадена, где он юношей производил поиски урн и лампад в древних лагерях римлян: «Орлы взятых в плен французских знамен, действительно, сделаны из позолоченного алюминия — металла, впервые добытого в 1827 г. в Берлине. Такова судьба». Он скромно умолчал о своей личной роли в открытии этого металла.
Вёлер выделил еще дна новых элемента — бериллий и иттрий, но в связи с болезнью помешавшей ему  произнести точный анализ, он упустил возможность открытии еще и четвертого нового металла. Этот металл— ванадий — вскоро был выделен Сефстремом. Вёлер переслал образец свинцовой руды, содержавшей этот неизвестный металл, своему другу Берцелиусу и пометил ого вопросительным знаком. Берцелиус произвел анализ минерала и прислал в ответ следующий рассказ. «В отдаленных областях Севера царствует прекрасная богиня Ванадис. Однажды кто-то постучал в ее дверь. Усталая богиня решила подождать, не повторится ли стук, но повторения не было. Богиня подбежала к окну, чтобы посмотреть, кто удаляется. «Ах, — сказала она себе, — это Вёлер». Через короткое время вновь постучали в ее дверь, но на этот раз так настойчиво и энергично, что богиня сама пошла отворить. Это был Сефстрем». И так он открыл ванадий. Ваш образец оказался действительно окисью ванадия. «Но, — продолжал Берцелиус, — химик, изобревший способ искусственного получения органического вещества, легко может позволить себе отказаться от притязаний на открытие нового металла, так как можно открыть десять неизвестных элементов при такой же затрате ума».
Успешное развитие органической химии продолжалось и после смерти Вёлера. Он прожил достаточно долго, чтобы уже увидеть некоторые дальнейшие успехи, последовавшие за синтетическим получением мочевины. Но еще более значительные достижения последовали позднее. Рассказ о них похож на сказку из «Тысячи и одной ночи». Эмиль Фишер, отказавшись вступить в дело своего отца, принимается за работу в химической лаборатории и синтезирует наиболее сложные из органических соединений, звено к звену и цепь к цепи, до синтетических сахаров, полипептидов и других сложных веществ, вроде C₂₂₀H₁₄₂O₅₈N₄J₂, сходных с натуральными пептонами и альбуминами. Никакой архитектор не мог бы работать с большей точностью. И когда умер его отец в возрасте 95 лет, Фишер высказывает сожаление, «что он не дожил до того времени, когда его непрактичный сын получил нобелевскую премию по химии».
В другой немецкой лаборатории Пауль Эрлих впрыскивает мышам, кроликам и морским свинкам странные химические соединения; он видоизменяет эти соединения и отказывается от десятков из них. Он ищет дифференциальный яд — такой, который сильнее действовал бы на микроорганизмы, чем на крупных животных. И вот в один прекрасный день после 605 неудач, его синтетическое лекарство дигидроксидиаминоарсенобензолдигидрохлорид — таково его химическое название — убивает спиралеобразных тринанозом, смертельных микробов, а также и возбудителей сифилиса. 606, это первое, специфически действующее вещество против вирулентной заразы, было продуктом синтетической химии. А через год, в 1910г., на выставке в Нью-Йорке были выставлены кусок искусственной резины и две сделанные из нее автомобильные шины — синтез каучука был осуществлен.
Но список достижений еще но полон. Химики не побоялись вступить в борьбу с любым веществом живого организма. Они изучили продукты, вырабатываемые железами внутренней секреции организмов. Продукты эти, называемые гормонами (по-гречески — возбудителями), поступают в кровь в чрезвычайно малых количествах как катализаторы и регулируют рост, умственное развитие и другие функции нервной системы. Первый из этих гормонов, синтезированный Штольцем в 1906 г., — эпинефрин (адреналин), активное начало двух маленьких выдающихся бугорков на верхушках почек. Гормон этих надпочечных тканей был выделен уже в 1897 г. Абелем и японским ученым Такамином. Это гормон храбрости и трусости. Ибо отсутствие или излишняя активность надпочечных желез оказывает громадное влияние на человеческие действия. Во время эмоционального кризиса надпочечные железы становятся очень активными и проявляют интенсивную деятельность. Их чрезмерная активность вызывает развитие у женщин низкого голоса и появление на лице бороды.
В 1915 г. доктор Эдвард Кендалл выделил гормон щитовидной железы — тироксин. Этот гормон, выделяющийся в виде иглообразных кристаллов и содержащий 65% иода, находится в организме человека в количестве около 0,01 г и влияет на скорость окислительных процессов в организме. Когда щитовидная железа слишком актинии, человек вырастает в великана или в гориллообразного человека. При недоразвитии ее человек становится нескладным, карликом с умственным развитием, характеризующим идиота. Несколько лет назад доктору Харингтону в Англии удалось синтезировать этот важный гормон из продуктов каменноугольной смолы; возможно, что он и будущим станет благодетельным лекарством для человечества.
Выделение и очистка инсулина, активного начала островков Лангерханса (группа клеток в поджелудочной железе), доктором Бэнтингом Бестом и профессором Мак-Леодом из Торонтонского университета, было благодеянием для диабетиков. Химики производят также опыты с синтетическими продуктами, сходными с шальмугровым маслом, употребляющимся на Востоке для лечения самой ужасной из всех болезней — проказы. Такие лекарства, как, например, прокаин, бутин, псикаин, тутокаин, аспирин, фенацетин, уротропин и веронал (барбитал), получены синтетическим путем, чтобы уменьшить страдания людей. Эфирные масла химиков-синтетиков соперничают с запахами Аравии и Персии, а синтетические краски превосходят своим разнообразием радугу.
Голова кружится при мысли об открывающихся возможностях в этой новой области химии. Химия—некогда служанка медицины, теперь— ее госпожа, так как жизнь во многом связана с химическими процессами.
Наши тела в некотором отношении можно сравнить с заводами органической химии. При помощи химических воздействий можно теперь регулировать и вне организма рост клеток, этих жизненных единиц. 17 января 1912 года доктору Алексису Каррелу, получившему нобелевскую премию по медицине, удалось вынуть несколько маленьких кусочков из сердца куриного эмбриона и культивировать их: «Кусочки ткани продолжали пульсировать и покрылись клетками соединительной ткани». Но через несколько дней эта пульсация прекратилась, и началось неизбежное разрушение. Затем Каррель, подобрав очень тщательно химический состав окружающей клетку среды, добился возобновления пульсирования тканей сердца, и в настоящее время производится много опытов с чистой жидкостью, выпущенной из маленьких кусочков пульсирующей ткани, полученных им в 1912 г. Ему удалось сохранить живыми маленькие части первоначальной ткани в течение более 15 лет.
Мы подошли почти к самой грани жизни. Одни чудесные открытия следуют за другими. Каррель нашел, что колония клеток, первоначально имевшая объем булавочной головки, в 20 дней может разрастись в ткань в 1 г весом. Через 60 дней объем живой ткани увеличится еще больше. Если бы ткани росли с такой же скоростью в продолжение 16 лет, они заняли бы объем больше всей солнечной системы. Это было бы катастрофично, но многие факторы задерживают такое безграничное размножение. Каррель заявляет: «Хотя тело состоит из элементов, потенциально бессмертных, но оно всегда подвергается и всегда будет подвержено старению и смерти. Однако несмотря на то, что высшие животные никогда не достигнут бессмертия, все же есть некоторая надежда, что удастся искусственно удлинить продолжительность жизни. Разрешение этого вопроса зависит от будущего прогресса физиологии клетки и от химии питания».
Вёлер умер на 83-м году жизни после болезни, длившейся всего три дня. После скромных похорон он был погребен в Геттингене — городе, где протекала работа всей его жизни. Согласно его желанию на его могиле была сделана краткая надпись: «Фридрих Вёлер, родился 31 июля 1800 года, умер 23 сентября 1882 года». На пять месяцев раньше его в Даунсе скончался другой пионер науки, Чарльз Дарвин, человек, сумевший воссоздать жизнь из спор, скал и ископаемых остатков, подобно тому, как Велер создал новый мир соединений из тех же неодушевленных камней, указав путь к современному «элексиру жизни».

*) The Crucibles («Тигли»), перевод с английского И. Н. Стечкиной.

1. Датский ученый Ганс Эрстед, возможно, добыл алюминий в 1825 г. выделив его из хлористого алюминия при помощи амальгамы калия. Вёлер повторил этот опыт и получил чистый алюминий два года спустя.